Худощавый, болезненный на вид, Володя Бондарчук отличался большой любовью к спорту, незаурядной физической силой и железным здоровьем.

Он закончил десятилетку, два года отслужил в армии, в ракетных войсках, вернулся в колхоз и уже четвертый год руководил механизированным безнарядным звеном.

В селе Бульбы Володю Бондарчука уважали и побаивались. Говорили, что у него собачий характер. Уж если кого полюбит, то под ноги стелется. Но если невзлюбит, хоть из села беги.

Володя Бондарчук очень дружил с Сережиным отцом. И все равно они постоянно спорили, ссорились, и Сережина бабушка сокрушенно спрашивала:

— И откуда в таком худеньком человеке такой громкий голос?

Сережа недавно присутствовал при такой ссоре. Григорий Иванович упрекал Володю в том, что он мало читает, что забыл, какую книгу он последней прочел, что ему надо готовиться к поступлению в сельскохозяйственный институт.

«Я пойду в институт,— зло прищурился Володя,— только если мне покажут хоть одного картофелевода, который после института соберет со своего участка больше картошки, чем я... А книги... Что вы все тычете мне в нос книгами. Уж каким книголюбом был Виктор Матвеевич... А и он рассказывал, что восемьдесят процентов книг в библиотеках на всей планете никто ни разу не попросил. Так они там и стоят, как их в первый день поставили. А из остальных двадцати процентов половину попросили только один или два раза. Вот и подсчитайте, какой получится коэффициент полезного действия. Не больше пяти процентов. А картошка с моего участка, как ни бьют ее при перевозке, как ни гноят в хранилище, а дает КПД по крайней мере семьдесят процентов...»

После этой ссоры Володя Бондарчук несколько дней не показывался в доме у Кулишей. Но вообще он хорошо относился и к Григорию Ивановичу, и к Сереже, и особенно к Сережиной бабушке. Он знал о ее трактористском прошлом и называл насмешливо-почтительно «коллега Галина Федоровна».

Однако были люди, которых Володя Бондарчук просто ненавидел. Бледнел, когда упоминали о конструкторах сельскохозяйственных машин.

«Хороши были бы пусковые установки для ракет или пушки, которые солдатам пришлось бы переделывать на ходу! — кричал он однажды на заседании правления колхоза. — Улучшать их! Додумывать то, чего конструкторы не додумали! А разве сельскохозяйственные машины для нас менее важны, чем пусковые установки? Но ведь я все переделываю!»

Володя Бондарчук и ребята его механизированного звена всю зиму не разгибались. Они в самом деле переделывали машины. Комбайн бьет много картофеля. Он выкапывает клубни из земли, поднимает по транспортеру и отправляет в бункер. Оттуда картошка падает в кузов, самосвала. Потом на сортировальном пункте клубни снова падают на стальные решетки. Володя Бондарчук подсчитал, что каждый клубень падает по меньшей мере пятнадцать раз. Поэтому на нем получаются вмятины, трещины. Он и перезимует плохо, загниет, испортится. И труд картофелеводов пропадет напрасно. Нужны комбайны и сортировальные узлы, которые бы обращались с клубнями нежно, как человеческие пальцы.

Механизаторы сами ставили на комбайн губчатую резину, чтоб картошка не билась, не мялась. Заменяли шестеренки на другое передаточное число в сортировальном пункте. Переделывали культиваторы, чтоб картошка росла на гребнях — узких валиках, ровными строками тянущимися по полю.

«Правая рука у них никогда не знает, что делает левая! — кричал Володя.— И обе растут не оттуда».

Все это происходило в присутствии конструкторов. Гостей. Они приехали в село Бульбы познакомиться с теми, кто работает на сконструированных ими машинах, выслушать претензии. И вот выслушали.

Конечно, в чем-то Бондарчук был прав. Конструкции машин были между собой не согласованы. Конструкторы это признали.

Весной одной картофелесажалкой звено Володи Бондарчука успевало за день засадить до десяти гектаров при норме 3,6 гектара. И на этой работе были заняты один трактор и одна автомашина, доставлявшая в поле семена. А чтоб за день убрать урожай с такой же площади, пришлось бы поставить пять комбайнов с пятью тракторами и за каждым агрегатом закрепить по два самосвала для отправки картофеля на сортировальный пункт. К тому же картофелеуборочные комбайны «Дружба» конструкторами были рассчитаны на урожай до 180 центнеров с гектара. Если урожай выше, транспортеры захлебывались, получались большие потери клубней. А у Бондарчука урожай был выше чуть ли не в два раза.

«Вторым хлебом» называют иногда картошку в газетах. Но в селе Бульбы картошку звали долгим хлебом. У председателя колхоза была любимая побасенка о том, как однажды цыган говорил:

«Лучше всего мужику, у которого картошка: посадил, выкопал, съел. А мне, пока разведешь огонь в горне, пока мехом поддуешь и железо раскалишь, потом лемех выкуешь, а уж только потом картошку купишь и детей покормишь».

Взял мужик цыгана за чуб, дергает и перечисляет все процессы выращивания картофеля.

А на карте технологических процессов, которая висела в правлении и была известна любому в колхозе, перечислялось 36 таких процессов, и все они выполнялись. Эти процессы были распределены на весь год и предусматривали несколько культивации, окучиваний, опрыскиваний и многое другое.

«Не хочу мужицкого долгого хлеба — картошки,— решил цыган.— Лучше буду есть свой короткий».

Черниговщина занимает одно из первых мест в стране по картошке. И все-таки средняя урожайность тут достигла пока всего двухсот центнеров с гектара. В селе Бульбы, в колхозе имени 12-летия Октября урожаи из года в год были по 300—320 центнеров с гектара. А звено Володи Бондарчука брало намного больше. Это было единственное в колхозе экспериментальное безнарядное механизированное звено. И в его создании принял самое горячее участие Сережин отец.

«И вот теперь,— с огорчением думал Сережа,— под влиянием этих висюлек с изображением Нефертити Володя Бондарчук связался с Варькой Щербатюк, а Олег ходит хмурый и озабоченный. И зачем она Володе? И зачем она Олегу?.. А может, я чего-то не понимаю? — думал Сережа.— Может, и это — любовь? Но какая-то другая?..»

Дождь усилился. За школьниками приехал колхозный автобус.

— Пойдем ко мне сначала, — предложил Сереже Олег.— Хоккей сегодня. И подготовим операцию «Ы».

Как только Олег включил телевизор, его сестра шестиклассница Люда, худая, высокая, светловолосая, с холодными серыми глазами, демонстративно принесла пачку ваты и заткнула себе уши. Она готовила уроки и села к телевизору спиной.

— Когда б по телевизору дрессированных детей показывали,— сказал Ромась,— она б не отворачивалась.

— Каких дрессированных детей? — удивился Сережа.

— А, есть такая передача,— пренебрежительно махнул рукой Ромась.— «Делай с нами, делай, как мы, делай лучше нас». Их сначала дрессируют, а потом как пример показывают.

— Откуда ты знаешь?

— Это всем видно.

Шел принципиальный матч. «ЦСКА» — «Спартак». Ромась сразу же активно включился в игру.

— Мазила! — закричал Ромась, вложил в рот четыре пальца и засвистел так, что фигуры хоккеистов на экране, казалось, замелькали еще быстрее.

— Ты уроки сделал? — сердито спросил Олег.

— Сделал,— небрежно ответил Ромась и обрадовано провозгласил: — Штанга!

— Штанга! — ужаснулся телевизионный комментатор.

— Серега! — обернулся к Сереже Ромась.— У кого шестой номер?

— Олег, выключи Ромася,— попросила Люда.— Не так ваш хоккей, как...

— А ты зубри! — прикрикнул Ромась на Люду.

Как только матч закончился, Ромась сразу же объявил:

— Я пошел. В разведку.

— Подожди,— остановил его Олег.— Покажи уроки.

Ромась неохотно показал тетрадь.

— У меня тут один пример не сошелся.

— Какой?

— Этот.

— Сколько будет семью девять? — спросил Олег.

— Семью семь — сорок девять, семью восемь — пятьдесят шесть, — скороговоркой пересчитал Ромась.— Семью девять — шестьдесят три!

— А у тебя семьдесят три. Поэтому пример и не получился. Исправь.